— Эй, ты как? Помнишь, что мы сегодня едем? Да, будь у меня к двум! Едем!

Лайза не стала возражать, лишь издала визг восторга, чем убедила меня в том, что отпроситься с работы ей удалось, и мы синхронно, находясь в разных частях города, принялись собирать сумки.

Так, что берут с собой в поездку? Одежду и обувь: штаны, майки, юбки, шлепки, кроссовки, кеды… кеды? Не надо, выкладываем. А также летнюю шляпку (или панамку), сменный комплект белья (три штуки), крем от загара, крем для смягчения кожи, спрей от комаров и мошек, косметику, зубную щетку, полотенце, мыло и… еще столько всего!

Уже к двенадцати дня мой багаж напоминал рыбу-шар с двумя торчащими вбок ручками. Вбок, потому что свисать из-за раздутости у них не получалось. Хорошо, что на машине, хорошо, что можно набрать много и самому не нести. Я жмурилась от удовольствия. Альбомы для эскизов упаковала, карандаши тоже, краски на всякий случай припрятала во внешний карман, книжку, которую, наверное, не успею прочитать, тоже. Все, готова!

Свою рыбу-шар, то есть вторую раздутую сумку, Лайза подвезла на «Мираже» к половине третьего, когда я уже вовсю нетерпеливо кружила по двору, с восторгом поглядывая на безоблачное небо и нетерпеливо — на ворота. Рен к тому времени вернулся и теперь находился в гараже — проверял перед поездкой масло. Антонио к двум часам навертел такой сверток с едой, что тот занял половину багажника и заставил мою челюсть отвиснуть до самых булыжников теплой подъездной дорожки.

— Вы должны есть, мисс, вы очень худая.

— Стройная.

— Стройным тоже нужно есть.

— Но… не столько же?

— Здесь на троих. Первое, второе, десерт, салаты — все упаковано и подписано. Все приготовлено с учетом того, чтобы пролежало в теплой температуре хотя бы двадцать четыре часа.

Я обняла Антонио перед отъездом — пухлого, довольного, пахнущего корицей и специями человека, для которого забота о других была ценнее воздуха.

— Спасибо тебе! Большое-большое!

— Всегда рад, Эллион.

Мы уже час как ехали. Остался позади город с его небоскребами, дорогими районами, шумными улицами, бурлящими запахами кафе, пестрящими пешеходами тротуарами. Проплыли мимо сонные жилые кварталы с двухэтажными домиками, качелями на газонах и уютными диванчиками у стен; закончились кованые ворота, бордюры, припаркованные у обочин машины, остановки, урны, газетные киоски. Вскоре строения и вовсе поредели, а спустя пятнадцать минут вдоль обочин понеслись поля.

Наконец-то! Свобода!

Сидя рядом с Лайзой на заднем сиденье, я с любовью поглядывала на коротко стриженый затылок водителя, знакомые на ощупь каждому пальчику пряди его волос, шею, уши, бритый подбородок. Изредка Рен, чувствуя на себе взгляд, тоже разглядывал меня через зеркало — разглядывал и улыбался. Только он умел так — оставаться серьезным и при этом смотреть по-особенному: глубоко, даже пристально и в то же время со смешинками на дне серо-голубых глаз. Умел проникать, ласкать, расспрашивать и подбадривать одновременно.

«Все хорошо?»

«Все отлично!»

«Я рад».

А Лайзе, думаю, он до сих пор казался «терминатором» — холодным, неприступным, расчетливым и крайне властным. Однако несмотря на нервозность, которую подруга всегда испытывала в присутствии Рена, она изредка спрашивала: «И где ты его нашла? Думаешь, такие еще есть на свете?..»

Я смеялась и каждый раз отвечала, что ее «такой» обязательно найдется.

— Только не «терминатор».

— Именно он. Только это будет твой «терминатор», и ты будешь его любить.

— Если он будет указывать мне, что и как делать, я прогну о его голову все сковородки.

— А если будет хорошо водить?

— Не поможет!

Это Лайза так ершилась. А на самом деле смотрела на Рена с долей незлой зависти и тихонько вздыхала, отворачивалась, мечтала о чем-то своем. Любопытно, что в присутствии друг друга эта парочка всегда сохраняла нейтралитет — оба делали вид, что один никогда не обещал «переломать кому-то все конечности», а вторая ни разу в жизни не швыряла ему в голову все, что летало: вазы, подносы, тарелки, — желая размозжить череп. Да, времена меняются. Когда-то они были врагами и представить не могли, что будут мирно сидеть в одной машине. Теперь сидели.

Я улыбнулась.

Спустя час езды, когда равнины сменились первыми еще пологими и плавными, но уже холмами, мы с Лайзой разговорились вновь.

— Ты сказала, Нисса пишет, что там всегда лето?

В Канне все уже грустили оттого, что выходя на улицу, приходилось надевать куртки. Осень только началась, а людям уже хотелось обратно в тепло, в радость, в отдых. Нам все-таки повезло, невероятно повезло!

— Ага, рассказывает, что Комиссия установила для этого плато специальную погоду, оттого и цены на землю высокие.

— Надо же, всегда солнце, всегда голубое небо и снега нет. Вот бы Комиссия ввела новую моду — продавать дома с собственным климатическим контролем. Захотел — над твоим домом солнце, захотел — дождик, захотел — снег пошел.

— И как, ты думаешь, при этом должно выглядеть небо — расчерченным на мелкие квадратики? Из одного моросит, во втором тучки, в третьем солнце. А как тогда будет выглядеть город в целом?

— Что ты сразу так глобально мыслишь? Зато как здорово представлять, что погоду можно было бы контролировать самому…

— Наверное, это не так просто. И цены на такие не дома взвинтили бы неимоверно.

Подруга посмотрела на меня со смешинками на дне синих глаз — «Элли, не будь занудой!».

— Ну да, а вообще идея неплохая, — миролюбиво согласилась я. — Хорошо хоть в регионах подобное практикуют, и можно приехать в гости, когда везде уже холодно, скинуть верхнюю одежду и покупаться в удовольствие!

— Только не обгорите, — посоветовали с переднего сиденья.

Мы синхронно кивнули, после чего вновь погрузились в задумчивое предвкушение скорого отдыха — как там будет? Большое ли ранчо? Понравятся ли нам лошади? Как распланируем дни, чем займемся, какого вкуса сохраним воспоминания?

Одно мы обе по молчаливому согласию знали наверняка — в «Зеленых холмах» нам обязательно понравится.

К моменту наступления сумерек мы успели один раз заправиться, три раза перекусить, столько же раз остановиться, чтобы выйти и размять ноги, переслушать все радиостанции, наиграться с навигатором, досыта налюбоваться пейзажами и… уснуть.

Когда я проснулась, вокруг царила темнота, из приоткрытого окна доносился стрекот цикад, пахло ночной свежестью и сеном; автомобиль стоял, водителя в машине не было. Его голос раздавался неподалеку и в тишине, разлившейся над погруженным во тьму пейзажем, был хорошо различим.

— Я оставлю вам свой номер. При любых чрезвычайных обстоятельствах звоните — я приеду сам или пришлю помощь.

«Мой Рен. Всегда такой деловитый, серьезный, собранный, готовый к неожиданностям».

— Да-да, конечно.

Нисса! Я встрепенулась, так как узнала бы ее голос из тысячи.

— Лайза! — я потрясла подругу за плечо. — Мы приехали, слышишь? Приехали!

— У-у-ум? Спать хочу…

— На выход! Надо выгрузить вещи.

Я сама, признаться, валилась с ног, но из машины выползла с рекордной скоростью. Огляделась по сторонам, не увидела ничего, кроме двух светящихся на первом этаже деревянного дома окон и темных силуэтов, и спешно направилась к ним. А когда приблизилась, то тут же заключила хозяйку ранчо в объятья.

— Нисса! Как же я рада!

Та тихонько рассмеялась.

— Элли, вот и увиделись. Сейчас разгрузите вещи, ваша комната давно готова, Эд сегодня лег пораньше, уже спит — хотел вас дождаться, но устал. Может, вам на чердаке постелить? А то я в обычной комнате…

Представив, с каким грохотом мы — две сонные тетери — полезем на чердак, я помотала головой.

— Комната нам как раз.

— Хорошо, а то я что-то засомневалась, хватит ли вам романтики.

— Вот моя романтика! — я улыбнулась и указала на широкоплечего спутника.